Газету "Русский инвалид", датированную 22 июля 1931 года, со статьёй "Казачество. Слово "казакъ", прислали из Франции внуки генерала Адариди, за что им огромное спасибо!. Генерал Адариди, Август-Карл-Михаил Михайлович (1859—1940) — преподавал военные науки в Оренбургском казачьем училище с 27.07.1892 по 10.02.1894 гг.
Русский (дореформенный) язык статьи сохранен.
Казачество.
Слово "казакъ"
Казацкая община является продолженіемъ древне-славянской общины, возникнувшей при тѣхъ же военныхъ обстоятельствахъ, но только подъ новымъ названіемъ. Если до татарскаго нашествія по южнымъ степямъ стояла богатырская застава, а новгородскіе «ушкуйники» уже въ XI в. доходили рѣками до Урала и низовьевъ Волги, и Бѣлымъ моремъ, выйдя въ Ледовитый океанъ, огибали Скандинавію до Шотландіи, то съ первой половины XIV в. ихъ смѣнили «сторожи» и «станицы», называвшіяся къ концу XV и началу XVI в.в. казаками. Въ сущности, это были тѣ же «добрые молодцы» — выходцы изъ внутреннихъ чисто - русскихъ земель, только подъ новымъ названіемъ.
На сѣверѣ казачья жизнь не могла развиться, т. к. тамъ государство быстро достигло своихъ границъ, и не было басурманъ, отъ которыхъ надо было охранять эти границы. Напротивъ, южныя пустынныя степи предоставляли полный просторъ для «молодечества», и къ тому же государство усиленно ограждалось отъ постоянныхъ набѣговъ кочевниковъ.
Слово «казакъ» тюрско - татарскаго происхожденія, и на русскую пограничную стражу оно перешло сравнительно недавно, а именно, какъ упомянуто выше, въ концѣ XV и началѣ XVI в. в.
Разъясненіемъ этого наименованія занимались около двухъ вѣковъ. Первая попытка встрѣчается въ 1710 г. браваго малороссійскаго полковника Гребенки, который — ни болѣе, ни менѣе, какъ производилъ «казаковъ» отъ «казаръ» — «народа скифскаго». Едва ли полковникъ самъ могь объяснить, откуда онъ взялъ такой неожиданный выводъ. Нѣкоторые же производили слово «казакъ» отъ косоговъ древнихъ жителей Предкавказья; отъ Касахіи — Закавказской области, о которой упоминалъ еще императоръ Константинъ Багрянородный; или отъ турецко - татарскаго слова «каз», что значитъ — гусь. Иные, по «сборнику Уральскихъ казачьихъ пѣсенъ» составляли это слово изъ двухъ монгольскихъ: «ко» — броня, латы, защита и «захъ» — межа, граница, рубежъ; отсюда «козахъ» — защитникъ границы. Въ «Сравнительномъ словарѣ турецко - татарскихъ нарѣчій» Будаговъ слово «казакъ» переводитъ: «вольный бродяга, не имѣющій ни кола, ни двора, или разбойникъ; а по хивински это означаетъ «киргизъ». Киргизы называютъ себя «казаками». Такъ, по словамъ Пашино, — казакъ — это общее наименованіе кочевниковъ въ Туркестанѣ. Наконецъ, Голубовскій считаетъ «казакъ» чисто половецкимъ — тюрскимъ словомъ, означающимъ передового дневного и ночного стража. По его мнѣнію, такъ могли называться передовые бойцы, постоянно стоявшіе наготовѣ.
Какъ же это наименованіе перешло на русскую передовую стражу, выдвинутую далеко въ степь? Исторія даетъ правильное и ясное объясненіе. Въ татарскихъ отрядахъ, во время нашествія на Русь, а затѣмъ въ ихъ постоянныхъ набѣгахъ, «казаками» назывались бездомные одинокіе воины, служившіе въ развѣдкахъ и несшіе сторожевую службу. Въ XIV в. такого рода «казаки» татарскіе появились на службѣ у великихъ князей. Ихъ селили въ Муромской землѣ по притокамъ Оки. Число ихъ особенно увеличилось при Василіи Темномъ. Русская же передовая стража по началу «казаками» не называлась, а именовалась «станицами» или «полевой» стражей.
Станицами назывались небольшіе отряды, высылаемые въ степь. «Полевой» производилось отъ наименованія польской Украйной или окраиной Московскаго княжества, въ старыхъ архивахъ, границъ Сѣверо - Восточной Руси, сосѣднихъ Приволжскимъ, Придонскимъ и Приднѣпровскимъ степямъ.
Слѣдуетъ подчеркнуть, что, вопреки всѣмъ фантастическимъ теоріямъ, зарожденіе самаго казачества, какъ такового, пошло изъ нѣдръ государства (говоря о восточномъ казачествѣ — въ отличіе отъ западнаго-малороссійскаго и запорожскаго). Образованіе его имѣло центробѣжное направленіе, т. е. отъ центра къ окраинамъ, и основа ему была положена государственной властью въ самомъ его зародышѣ. Ибо его возникновеніе беретъ свое начало отъ устройства по южной границѣ Рязанскаго княжества постоянныхъ сторожевыхъ разъѣздовъ и карауловъ, стоянки или «станы» которыхъ въ послѣдствіи превратились въ пограничныя укрѣпленія, причемъ разъѣзды и караулы уходили глубже въ степь. Впервые о такой стражѣ упоминается въ грамотахъ митр. Ѳеогноста, между 1334 и 1353 гг. и митр. Алексѣя около 1360 г., на Червленный Яръ, гдѣ говорится о русскихъ караулахъ по рѣкамъ Хопру и Дону. Червленнымъ Яромъ назывались степи между рѣками Воронежемъ, Дономъ, Хопромъ и Великою Вороною. Со времени Дмитрія Донского сторожевая линiя расширилась и сильнѣе укрѣпилась по Хопру, Дону, Быстрой, Тихой Соснѣ и др. рѣкамъ, по которымъ татары обыкновенно приходили на Русь. Очень быстро развилась цѣлая сѣть укрѣпленныхъ городковъ по всей южной границѣ. Къ этому времени были уже составлены росписи «сторожъ» и «станицъ». Въ ихъ составъ набирались охочіе люди всъхъ сословій, получавшіе за свою службу землю изъ особаго пограничнаго земельнаго запаса, не подлежавшаго отчужденію, освобожденнаго отъ податей, а за особыя услуги получавшіе, помимо того, жалованье. Первое письменное свидѣтельство о военномъ выступленіи большихъ отрядовъ «сторожи» и «станицъ» имѣется отъ 1444 г., когда они принимали участіе въ битвѣ съ татарской ратью Мустафы. При Иванѣ Грозномъ сторожевая линія продвинулась на югъ и востокъ, проходя черезъ Алатырь, Теминковъ, Шацкъ, Ряжскъ, Данковъ, Епифань, Пронскъ, Михайловъ, Дѣдиловъ, Новосиль, Мценскъ, Новгородъ - Сѣверскій, Рыльскъ и Путивль. При Великомъ Государѣ, въ 1571 г., былъ составленъ подробный уставъ сторожевой станичной службы, по кото- рому казаки раздѣлялись на городовыхъ или полковыхъ и станичныхъ или сторожевыхъ; первые защищали пограничные города, а вторые высылались разъѣздами далеко въ степь. Эти послѣдніе получали за свою службу жалованье большее, чѣмъ городовые, и особо вознаграждались за убытки, понесенные во время разъѣздовъ, для чего лошадь, сбруя и вооруженіе оцѣнивались воеводами при отправленіи въ степь.
Подчиняясь городскимъ воеводамъ, они въ походахъ управлялись своими атаманами. И тѣмъ, и другимъ казакамъ велись точные списки.
Къ концу царствованія Ивана Грознаго сторожевые разъѣзды доходили уже до Азова. Со взятіемъ Казани и Астрахани сторожевая линія прошла по Волгѣ, а сь присоединеніемъ Сибири перебросилась за Уралъ. При Ѳедорѣ Ивановичѣ и Борисѣ Годуновѣ она продвинулась еще далѣе къ югу, и были построены новые городки: Ливны, Воронежъ, Елецъ, Бѣлгородъ, Осколъ, Валуйки, Кромы, Борисовъ и возстановленъ Курскъ. А по западной границѣ садились принимаемые на службу малороссійскіе казаки, называвшіеся «черкасами».
Такимъ образомъ, до Смутнаго Времени вполнѣ опредѣленно шло замиреніе степей, — и развивалось государственное образованіе казачьихъ войскъ.
На ряду съ казачьими войсками, состоявшими на государственной службѣ на особомъ положеніи, почти что съ самаго начала устройства сторожевыхъ линiй, стали появляться далеко въ степи вольныя дружины, составившіяся изъ бѣжавшихъ со службы станичныхъ казаковъ, собственно, изъ дезертировъ, промышлявшихъ грабежами и разбоями. Такъ, еше Иванъ III въ 1502 г. наказывалъ княгинѣ Рязанской Агриппинѣ казнить уклонявшихся отъ службы и уходившихъ въ степь «въ молодечество» казаковъ. Уходъ въ «молодечество» усилился особенно по взятіи Казани и Астрахани, когда южныя и восточныя степи стали менѣе опасными. Такъ что появленіе вольнаго казачества въ замѣтныхъ размѣрахъ относится къ началу XVI в. По образу жизни и роду занятій эта «вольница» называлась «воровской». Она не имѣла никакой связи съ собственно казачьими войсками и не представляла ничего точнаго и опредѣленнаго, «гуляя» отъ Днѣпра до Урала. Собственно, казачьи войска и «вольница» не представляли одного общаго до Смутнаго Времени. И казачьи историки, особенно же съ предвзятой мыслью о какихъ-то казачьихъ государствахъ или да же народностяхъ, часто смѣшивають въ одно казачьи войска и «вольницу», а по сему государственно преступныя дѣйствія «вольницы» приписываютъ войскамъ, находя эти дѣйствія проявленiемъ стоятельности казачьихъ государствъ. И исторически болѣе правдоподобно писать «Россія и Рязанская губернія», чѣмъ «Россія и Донъ» или «Россія и Терекъ».
Смутное Время, остановившее нормальное государственное развитіе казачьихъ войскъ, равно какъ и нарушившее на долго жизнь самого государства, было причиной нѣкоторой временной оторванности войскъ отъ государства. Подъ давленіемъ внѣшнихъ событій и внутренняго весьма сильнаго потрясенія, защита южныхъ и восточныхъ границъ была оставлена, и казачьимъ войскамъ пришлось подумать самимъ о себѣ. Условія Смутнаго Времени дали просторъ развитію «вольницы», и объ эту пору замѣтно ея усиленіе. Хотя въ концѣ Смутнаго Времени казачество приняло живѣйшее участіе въ установленіи порядка и законности на Руси.
Съ установленіемъ нормальной жизни казачьи войска стали вовлекаться въ дальнѣйшее государственное развитіе самимъ ходомъ вещей, т. е. стали возвращаться къ прежнему своему положенію, равно какъ и вся государственная жизнь стала входить въ историческое русло. И говорить о нарушеніи государствомъ казачьихъ вольностей не приходится при условіи желанія оставаться безпристрастнымъ повѣствователемъ о казачествѣ; но, конечно, становясь на сторону «голыдьбы» или «воровского» казачества, которое, не признавая ни государства, ни родины, въ общемъ, ни своихъ, ни чужихъ, желало «гулять», т. е. грабить и разбойничать, — въ такомъ случаѣ, можно найти элементы «угнетенія» казачества государственной властыо. Но едва-ли серьезный изслѣдователь можетъ стать на эту точку зрѣнія. Это надо предоставить моднымъ «политическимъ» пропагандистамъ, такъ или иначе заинтересованнымъ въ проведеніи своихъ мыслей.
На самомъ же дѣлѣ происходило не «утнетеніе» казачества и отнятіе у него вольностей, а простое подавленіе мятежей и разбоя, что всякое государство должно дѣлать, если оно хочетъ существовать.
Желаніе «вольницы» продолжать «гулять» стало вызывать не только тренія въ казачьихъ войскахъ, но и бунты «голыдьбы» противъ уклада самихъ войскъ, заложеннаго въ самомъ началѣ ихъ образованія. Интересно отмѣтить (что обыкновенно предвзятыми «историками» опускается), что сами войска, какъ таковые, принимали живѣйшее и непосредственное участіе въ подавленіи бунтовъ, въ корнѣ разрушавшихъ ихъ существованіе.
И въ наше время казачьи самостійники, уподобляясь «воровскому» казачеству, подрываютъ основы возрожденія казачества и тѣмъ самымъ являются самыми злѣйшими его врагами, съ перваго взгляда, казалось, его благодѣтелями и радѣтелями. Но если немного вдуматься, то невольно приходишь къ заключенію, что они, можетъ быть, сами того не сознавая, готовятъ ему гибель. Взывая только къ поверхностнымъ чувствамъ и увлекая красивыми словами о «вольномъ казачествѣ», о «славномъ томъ прошломъ», когда казакъ никого не признавалъ и «гулялъ» по степямъ, какъ буйный вѣтеръ. Но жизнь весьма прозаична и реальна, къ тому же законы исторіи неумолимы. Но кто въ наше время думаетъ о нихъ и живетъ разсудкомъ? Сейчасъ происходитъ всемірное воспаленіе головного мозга. И казачья самостійность является только однимъ изъ безчисленныхъ проявленій этого сильнаго заболѣванія.
Но къ вопросу самостійности мы вернемся во второй части очерковъ, когда будетъ разбираться вопросъ о будущемъ казачества.
Въ послѣдующихъ очеркахъ мы коснемся жизни и развитія отдѣльныхъ войскъ, а затѣмъ на опытѣ прошлаго и исторически сложившихся укладахъ, равно и принимая во вниманіе новое положеніе, созданное Великой Разрухой 1917 года, постараемся вывести заключеніе о возможномъ будущемъ казачества.
Хотя самое старое войско — запорожское и малороссійское, но въ виду его особой важности въ жизни Западной Руси и сохраненія единства Русскаго Государства, мы посвятимъ ему болѣе обширный очеркъ. Теперь же начнемъ съ Терскаго Войска.
В. Синеоковъ.